(no subject)
Nov. 22nd, 2014 07:19 pmТабуретка со сломанной ножкой.
Так неудобно, а так промокает.
Бочка Либиха: наиболее значим для организма тот фактор, который более всего отклоняется от оптимального его значения.
Когда совсем нет счастья, спокойствия и душевного равновесия, именно при удовлетворении их охватывает ощущение, что всё так и должно быть, я иду правильным путём, смысл моей жизни в данный момент несомненно и истинно заключается именно в том, чтобы залечивать, чинить, отдыхать, сидеть на бережку и делать мелкие дела.
Когда раны залечены, одежды залатаны, голова прояснилась и мышцы отдохнули, перспектива меняется. Другой фактор уже отклоняется, потребность если не в достижениях, то в сосредоточении, в умственном и волевом усилии, разрешающихся в материальный продукт — написанный рассказ, проведенный анализ, тренированное тело.
Её не было полгода назад, два месяца назад — или же она возникала в той мере, что простое чтение умной книжки, одна прогулка, пост в жж полностью удовлетворяли это желание.
И мне уже казалось, вот в таком мирном, неспешном, уютном состоянии духа я и нашла свою опору и комфорт на дальнейшее (или, по крайней мере, ближайшее) будущее.
Неудовлетворённость скапливается, скатывается, стекается, наполняя собой моё сознание. От неё никуда не деться, не соврать, не утихомирить отдельными движениями.
Я чувствую тягу, я чувствую силы.
Но я не чувствую вектора.
И в этом вся трагедия, на которую я наталкиваюсь из раза в раз. Но раньше были сознательно нацепленные внешние векторы: надо делать диплом, надо учиться на вечерке, надо собирать материал для диссера.
Сейчас мне можно не думать на работе, мне можно не думать дома, мне можно вообще не думать нигде и практически ничего не делать.
Когда я весь четвертый и половину пятого курса была примерно в таком же состоянии, под конец меня тошнило от себя: не от того, что я ленивая, апатичная, безынициативная, а от того, что у меня плохо работает мозг и тускнеют эмоции.
Но тогда я исповедовала философию "ёж птица гордая, пока не пнёшь, не полетит", и считала, что это нормально и правильно — придавать себе форму через создание обстоятельств с определенной долей безвыходности, и тогда для меня действительно было важно стать учёным, стать кем-то, и я ещё не знала, какой ценой лично мне каждый раз достается попытка куда-то активно плыть.
Путь из апатии в отчаяние и обратно.
Сейчас для меня имеют ценность только внутренние характеристики, но и с ними что-то неладно.
Я не чувствую никакого вектора внутри. Я имею в виду какой-то базовый вектор, звезда, освещающая путь на ощутимый промежуток времени — хотя бы пару месяцев. Желание сделать что-то, узнать что-то, стать чем-то.
Я не могу долго жить спокойной размеренной жизнью, тупо откликаясь реакциями на стимулы, не напрягая свою волю и свой разум. Это убивает меня. Но я ничего не хочу. Мне нравится то, мне нравится это, но я ничего не хочу.
Больше всего я не хочу пытаться, учиться, тренироваться.
Недавно совсем у меня почти получилось научиться печатать вслепую, но стоило на несколько дней забросить это дело, и все навыки, обретенные за две недели, полностью стерлись, как и не было. Так же стерлись мои навыки игры на скрипке, так же стирается всё.
Постоянно, неуклонно, неостановимо двигаться вперёд, ведомая своими стремлениями, я не могу. Только постоянным напряжением воли, а воля — это такой же истощимый ресурс, как и прочие жизненные энергии в организме.
Временами возникают истинные и чистые стремления, но они, увы, недолговечны и скоро умирают, чем бы их ни поддерживал.
И всё это неизменно кончается депрессией и неврозом.
В этот раз подавленность не видна снаружи, потому что не мешает работать, но внутри она разлилась тонкой нефтяной плёнкой по всему внутреннему миру, даже по тем его потайным уголкам, куда обычно доходила лишь в самые чёрные моменты.
Я не чувствую, что выход на новый уровень существует. Я бьюсь об эту стену всю жизнь, и перестаю её чувствовать, только когда отхожу от неё. Отхожу, залечиваю раны, латаю одежды... и, ведомая неясным глубинным стремлением, не дающим мне покоя, снова бьюсь об эту стену.
И если я скажу "да, вся единственная проблема моя решаема отрыванием хотя бы метафорической задницы от стула" — эта фраза в моём мире уже не имеет никакой силы и смысла, не даёт никакого вектора. Потому что мне нужны не результаты, к которым приводит следование стремлениям, а сами стремления, которых нет.
Не хочу никого видеть. Не хочу ни с кем говорить. Не хочу ничем делиться — разве что смехуёчками и прочей необременительной мелочью. Не хочу писать. Не хочу придумывать. Ничего не хочу, никого не хочу.
Так неудобно, а так промокает.
Бочка Либиха: наиболее значим для организма тот фактор, который более всего отклоняется от оптимального его значения.
Когда совсем нет счастья, спокойствия и душевного равновесия, именно при удовлетворении их охватывает ощущение, что всё так и должно быть, я иду правильным путём, смысл моей жизни в данный момент несомненно и истинно заключается именно в том, чтобы залечивать, чинить, отдыхать, сидеть на бережку и делать мелкие дела.
Когда раны залечены, одежды залатаны, голова прояснилась и мышцы отдохнули, перспектива меняется. Другой фактор уже отклоняется, потребность если не в достижениях, то в сосредоточении, в умственном и волевом усилии, разрешающихся в материальный продукт — написанный рассказ, проведенный анализ, тренированное тело.
Её не было полгода назад, два месяца назад — или же она возникала в той мере, что простое чтение умной книжки, одна прогулка, пост в жж полностью удовлетворяли это желание.
И мне уже казалось, вот в таком мирном, неспешном, уютном состоянии духа я и нашла свою опору и комфорт на дальнейшее (или, по крайней мере, ближайшее) будущее.
Неудовлетворённость скапливается, скатывается, стекается, наполняя собой моё сознание. От неё никуда не деться, не соврать, не утихомирить отдельными движениями.
Я чувствую тягу, я чувствую силы.
Но я не чувствую вектора.
И в этом вся трагедия, на которую я наталкиваюсь из раза в раз. Но раньше были сознательно нацепленные внешние векторы: надо делать диплом, надо учиться на вечерке, надо собирать материал для диссера.
Сейчас мне можно не думать на работе, мне можно не думать дома, мне можно вообще не думать нигде и практически ничего не делать.
Когда я весь четвертый и половину пятого курса была примерно в таком же состоянии, под конец меня тошнило от себя: не от того, что я ленивая, апатичная, безынициативная, а от того, что у меня плохо работает мозг и тускнеют эмоции.
Но тогда я исповедовала философию "ёж птица гордая, пока не пнёшь, не полетит", и считала, что это нормально и правильно — придавать себе форму через создание обстоятельств с определенной долей безвыходности, и тогда для меня действительно было важно стать учёным, стать кем-то, и я ещё не знала, какой ценой лично мне каждый раз достается попытка куда-то активно плыть.
Путь из апатии в отчаяние и обратно.
Сейчас для меня имеют ценность только внутренние характеристики, но и с ними что-то неладно.
Я не чувствую никакого вектора внутри. Я имею в виду какой-то базовый вектор, звезда, освещающая путь на ощутимый промежуток времени — хотя бы пару месяцев. Желание сделать что-то, узнать что-то, стать чем-то.
Я не могу долго жить спокойной размеренной жизнью, тупо откликаясь реакциями на стимулы, не напрягая свою волю и свой разум. Это убивает меня. Но я ничего не хочу. Мне нравится то, мне нравится это, но я ничего не хочу.
Больше всего я не хочу пытаться, учиться, тренироваться.
Недавно совсем у меня почти получилось научиться печатать вслепую, но стоило на несколько дней забросить это дело, и все навыки, обретенные за две недели, полностью стерлись, как и не было. Так же стерлись мои навыки игры на скрипке, так же стирается всё.
Постоянно, неуклонно, неостановимо двигаться вперёд, ведомая своими стремлениями, я не могу. Только постоянным напряжением воли, а воля — это такой же истощимый ресурс, как и прочие жизненные энергии в организме.
Временами возникают истинные и чистые стремления, но они, увы, недолговечны и скоро умирают, чем бы их ни поддерживал.
И всё это неизменно кончается депрессией и неврозом.
В этот раз подавленность не видна снаружи, потому что не мешает работать, но внутри она разлилась тонкой нефтяной плёнкой по всему внутреннему миру, даже по тем его потайным уголкам, куда обычно доходила лишь в самые чёрные моменты.
Я не чувствую, что выход на новый уровень существует. Я бьюсь об эту стену всю жизнь, и перестаю её чувствовать, только когда отхожу от неё. Отхожу, залечиваю раны, латаю одежды... и, ведомая неясным глубинным стремлением, не дающим мне покоя, снова бьюсь об эту стену.
И если я скажу "да, вся единственная проблема моя решаема отрыванием хотя бы метафорической задницы от стула" — эта фраза в моём мире уже не имеет никакой силы и смысла, не даёт никакого вектора. Потому что мне нужны не результаты, к которым приводит следование стремлениям, а сами стремления, которых нет.
Не хочу никого видеть. Не хочу ни с кем говорить. Не хочу ничем делиться — разве что смехуёчками и прочей необременительной мелочью. Не хочу писать. Не хочу придумывать. Ничего не хочу, никого не хочу.